Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который
подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Пробыв
день, и она и хозяева ясно чувствовали, что они не
подходят друг
к другу и что лучше им не сходиться.
С следующего
дня, наблюдая неизвестного своего друга, Кити заметила, что М-llе Варенька и с Левиным и его женщиной находится уже в тех отношениях, как и с другими своими protégés. Она
подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для женщины, не умевшей говорить ни на одном иностранном языке.
Если б Левин мог понять, как он понимал, почему
подходить к кассе на железной дороге нельзя иначе, как становясь в ряд, ему бы не было обидно и досадно; но в препятствиях, которые он встречал по
делу, никто не мог объяснить ему, для чего они существуют.
Левин
подошел, но, совершенно забыв, в чем
дело, и смутившись, обратился
к Сергею Ивановичу с вопросом: «куда класть?» Он спросил тихо, в то время как вблизи говорили, так что он надеялся, что его вопрос не услышат.
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в знании
дел,
подошел с бумагами
к Облонскому и стал, под видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
В эту минуту Вронский в глазах Сергея Ивановича был важный деятель для великого
дела, и Кознышев считал своим долгом поощрить его и одобрить. Он
подошел к нему.
В душе ее в тот
день, как она в своем коричневом платье в зале Арбатского дома
подошла к нему молча и отдалась ему, — в душе ее в этот
день и час совершился полный разрыв со всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь, в действительности же продолжалась старая.
Она даже не верила своей руке и
подошла к трюмо, чтоб увидать, причесана ли она в самом
деле или нет?
«И ужаснее всего то, — думал он, — что теперь именно, когда
подходит к концу мое
дело (он думал о проекте, который он проводил теперь), когда мне нужно всё спокойствие и все силы души, теперь на меня сваливается эта бессмысленная тревога. Но что ж делать? Я не из таких людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют силы взглянуть им в лицо».
На секунду он почувствовал, что
разделяет чувство Агафьи Михайловны, недовольство на то, что варят малину без воды, и вообще на чуждое Щербацкое влияние. Он улыбнулся однако и
подошел к Кити.
На что Петрушка ничего не отвечал и старался тут же заняться каким-нибудь
делом; или
подходил с щеткой
к висевшему барскому фраку, или просто прибирал что-нибудь.
Вдруг в один
день,
подходя к окну обычным порядком, с трубкой и чашкой в руках, заметил он во дворе движенье и некоторую суету.
Мне казалось, что важнее тех
дел, которые делались в кабинете, ничего в мире быть не могло; в этой мысли подтверждало меня еще то, что
к дверям кабинета все
подходили обыкновенно перешептываясь и на цыпочках; оттуда же был слышен громкий голос папа и запах сигары, который всегда, не знаю почему, меня очень привлекал.
— Слушай, слушай, пан! — сказал жид, посунувши обшлага рукавов своих и
подходя к нему с растопыренными руками. — Вот что мы сделаем. Теперь строят везде крепости и замки; из Неметчины приехали французские инженеры, а потому по дорогам везут много кирпичу и камней. Пан пусть ляжет на
дне воза, а верх я закладу кирпичом. Пан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего, коли будет тяжеленько; а я сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить пана.
В тот же
день, но уже вечером, часу в седьмом, Раскольников
подходил к квартире матери и сестры своей, —
к той самой квартире в доме Бакалеева, где устроил их Разумихин.
— Я о
деле пришел говорить, — громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и
подошел к Соне. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем.
Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз помогал своему брату; не раз, видя, как он бился и ломал себе голову, придумывая, как бы извернуться, Павел Петрович медленно
подходил к окну и, засунув руки в карманы, бормотал сквозь зубы: «Mais je puis vous donner de l'argent», [Но я могу дать тебе денег (фр.).] — и давал ему денег; но в этот
день у него самого ничего не было, и он предпочел удалиться.
Затем он вспомнил, что нечто приблизительно похожее он испытывал, проиграв на суде неприятное гражданское
дело, порученное ему патроном. Ничего более похожего — не нашлось. Он
подошел к столу, взял папиросу и лег на диван, ожидая, когда старуха Фелициата позовет пить чай.
Довольный тем, что выиграл
дело, Клим Иванович Самгин позвонил Прозорову,
к телефону
подошла Елена и, выслушав его сообщение, спросила...
— Подожди, — попросил Самгин, встал и
подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и
днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил
подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
— По Арбатской площади шел прилично одетый человек и,
подходя к стае голубей, споткнулся, упал; голуби разлетелись, подбежали люди, положили упавшего в пролетку извозчика; полицейский увез его, все разошлись, и снова прилетели голуби. Я видела это и подумала, что он вывихнул ногу, а на другой
день читаю в газете: скоропостижно скончался.
Но,
подойдя к двери спальной, он отшатнулся: огонь ночной лампы освещал лицо матери и голую руку, рука обнимала волосатую шею Варавки, его растрепанная голова прижималась
к плечу матери. Мать лежала вверх лицом, приоткрыв рот, и, должно быть, крепко спала; Варавка влажно всхрапывал и почему-то казался меньше, чем он был
днем. Во всем этом было нечто стыдное, смущающее, но и трогательное.
— Значит — ложная тревога, — сказал Макаров,
подходя к Самгину и глядя на часы в руке. — Мне пора на работу, до свидания! На
днях зайду еще. Слушай, — продолжал он, понизив голос, — обрати внимание на рыжего мальчишку — удивительно интересен!
Только Лукьян Лукьяныч и говорит мне: «Ну, господин Бальзаминов, теперь наше
дело к концу
подходит».
По мере того, однако ж, как
дело подходило к зиме, свидания их становились реже наедине.
К Ильинским стали ездить гости, и Обломову по целым
дням не удавалось сказать с ней двух слов. Они менялись взглядами. Ее взгляды выражали иногда усталость и нетерпение.
— Да, надо бы, — повторил Обломов, — и сосед тоже пишет, да вот дело-то
подошло к зиме.
— А что, в самом
деле, можно! — отвечал Мухояров задумчиво. — Ты неглуп на выдумки, только в
дело не годишься, и Затертый тоже. Да я найду, постой! — говорил он, оживляясь. — Я им дам! Я кухарку свою на кухню
к сестре
подошлю: она подружится с Анисьей, все выведает, а там… Выпьем, кум!
А сколько человек
подойдет к нему в
день, всякий норовит сделать рожу поглупее, вот как у тебя теперь!
— Не знаю! — сказал он с тоской и досадой, — я знаю только, что буду делать теперь, а не заглядываю за полгода вперед. Да и вы сами не знаете, что будет с вами. Если вы
разделите мою любовь, я останусь здесь, буду жить тише воды, ниже травы… делать, что вы хотите… Чего же еще? Или… уедем вместе! — вдруг сказал он,
подходя к ней.
— Дома нет, на целый
день за Волгу уехала! — громко повторил Викентьев,
подходя к окну столовой.
Когда встали из-за стола, я
подошел к маме, горячо обнял ее и поздравил с
днем ее рождения; за мной сделала то же самое Лиза.
В отеле в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов
дня и жизни. После десерта все двинулись
к буфету, где, в черном платье, с черной сеточкой на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели на нее. Я попробовал было
подойти к окну, но места были ангажированы, и я пошел писать
к вам письма, а часа в три отнес их сам на почту.
Когда мы сели в шлюпку, корабль наш был верстах в пяти; он весь
день то
подходил к берегу, то отходил от него. Теперь чуть видны были паруса.
Через минуту из боковой двери вышла Маслова.
Подойдя мягкими шагами вплоть
к Нехлюдову, она остановилась и исподлобья взглянула на него. Черные волосы, так же как и третьего
дня, выбивались вьющимися колечками, лицо, нездоровое, пухлое и белое, было миловидно и совершенно спокойно; только глянцовито-черные косые глаза из-под подпухших век особенно блестели.
Вольф
подошел к столу и взглянул в бумагу, лежавшую на картоне с
делами.
Только ближе
подойдя к людям, точно как мухи насевшим на сахар, прилепившимся
к сетке, делившей комнату надвое, Нехлюдов понял, в чем
дело.
— Господин председатель, — сказал Нехлюдов,
подходя к нему в ту минуту, как тот уже надел светлое пальто и брал палку с серебряным набалдашником, подаваемую швейцаром, — могу я поговорить с вами о
деле, которое сейчас решилось? Я — присяжный.
Смотритель
подошел к ним, и Нехлюдов, не дожидаясь его замечания, простился с ней и вышел, испытывая никогда прежде не испытанное чувство тихой радости, спокойствия и любви ко всем людям. Радовало и подымало Нехлюдова на неиспытанную им высоту сознание того, что никакие поступки Масловой не могут изменить его любви
к ней. Пускай она заводит шашни с фельдшером — это ее
дело: он любит ее не для себя, а для нее и для Бога.
Судебный пристав, румяный, красивый человек, в великолепном мундире, с бумажкой в руке
подошел к Фанарину с вопросом, по какому он
делу, и, узнав, что по
делу Масловой, записал что-то и отошел. В это время дверь шкапа отворилась, и оттуда вышел патриархального вида старичок, но уже не в пиджаке, а в обшитом галунами с блестящими бляхами на груди наряде, делавшем его похожим на птицу.
— Давайте же поговорим, — сказала она,
подходя к нему. — Как вы живете? Что у вас? Как? Я все эти
дни думала о вас, — продолжала она нервно, — я хотела послать вам письмо, хотела сама поехать
к вам в Дялиж, и я уже решила поехать, но потом раздумала, — бог знает, как вы теперь ко мне относитесь. Я с таким волнением ожидала вас сегодня. Ради бога, пойдемте в сад.
Она вырвалась от него из-за занавесок. Митя вышел за ней как пьяный. «Да пусть же, пусть, что бы теперь ни случилось — за минуту одну весь мир отдам», — промелькнуло в его голове. Грушенька в самом
деле выпила залпом еще стакан шампанского и очень вдруг охмелела. Она уселась в кресле, на прежнем месте, с блаженною улыбкой. Щеки ее запылали, губы разгорелись, сверкавшие глаза посоловели, страстный взгляд манил. Даже Калганова как будто укусило что-то за сердце, и он
подошел к ней.
И уж конечно, Ипполит Кириллович увлекся, да и все это мало
подходило к настоящему
делу, не говоря уже о том, что вышло довольно неясно, но уж слишком захотелось высказаться чахоточному и озлобленному человеку хоть раз в своей жизни.
Целый
день мы работали не покладая рук, даже не останавливаясь на обед, и все же прошли не больше 10 км. Бурелом, наледи, кочковатые болота, провалы между камней, занесенные снегом, создавали такие препятствия, что за 8 часов пути нам удалось сделать только 4,5 км, что составляет в среднем 560 м/ч.
К вечеру мы
подошли к гребню Сихотэ-Алиня. Барометр показывал 700 м.
Дерсу молча начал укладывать свою котомку. Желая показать ему, что я
разделяю его мысли, я взял то, что первое мне попало под руку, — кусок сухой рыбы и большую головешку — и
подошел к водопаду.
Здесь случилось маленькое происшествие, которое задержало нас почти на целый
день. Ночью мы не заметили, как вода
подошла к биваку. Одна нарта вмерзла в лед. Пришлось ее вырубать топорами, потом оттаивать полозья на огне и исправлять поломки. Наученные опытом, дальше на биваках мы уже не оставляли нарты на льду, а ставили их на деревянные катки.
Выбрав один из них, мы стали взбираться на хребет. По наблюдениям Дерсу, дождь должен быть затяжным. Тучи низко ползли над землей и наполовину окутывали горы. Следовательно, на вершине хребта мы увидели бы только то, что было в непосредственной от нас близости.
К тому же взятые с собой запасы продовольствия
подходили к концу. Это принудило нас на другой
день спуститься в долину.
К довершению несчастия, такая
подошла распутица, что за лекарством по целым
дням, бывало, кучер ездит.
Даже, бывало, в праздничные
дни,
дни всеобщего жалованья и угощения хлебом-солью, гречишными пирогами и зеленым вином, по старинному русскому обычаю, — даже и в эти
дни Степушка не являлся
к выставленным столам и бочкам, не кланялся, не
подходил к барской руке, не выпивал духом стакана под господским взглядом и за господское здоровье, стакана, наполненного жирною рукою приказчика; разве какая добрая душа, проходя мимо, уделит бедняге недоеденный кусок пирога.
Они были так заняты своим
делом, что заметили нас только тогда, когда мы
подошли к ним вплотную.